Дети, существа особого порядка, пока они дети. Даже попав в совершенно чужой коллектив, способны в короткое время освоиться в нем. И без влияния взрослых, нет для них, ни национальных признаков, ни степени зажиточности родителей, ни языковых барьеров, и другой наносной шелухи. В Листвянке, детвора смешалась так, что играл роль только возрастной признак. Ну, не будет пятнадцатилетний пацан дружить с мелкими, он уже начинает заглядываться на девиц своего же возраста. Общих интересов нет. А у тех, у кого разброс возраста небольшой, нормально уживаются. Так, дети военных освоились в среде детей немецких «колонистов», и чувствовали себя превосходно. Мало того, немецкий язык для них стал поистине родным, во всяком случае, лялякали они на нем, как на родном, часто переходя с русского на немецкий, и так же непроизвольно, обратно. Советский Союз, во главе с партией коммунистов, только казался творением нового строя, на самом деле, как был империей так нею и остался, приняв под крыло многонациональную общность — советский народ. В последние годы, детвора по высказываниям родителей могла делать вывод, что не спокойно на окраинах «империи». На юге бузят армяне с азербайджанцами, не могут в рамках одного государства поделить Нагорный Карабах. На западе подняли голову прибалтийские националисты, мутят умы простого народа. Но это так далеко от Листвянки, а правительство у нас умное, разберется, поправит, накажет, и снова будет во всей стране хорошо. Как говорят женщины: «Главное, чтоб не было войны!».

Вот, как время незаметно пролетело. Сейчас уже наверно часа четыре. Только живот слегка подводит, кишки играют марш. Пора домой, рабочий день на исходе, скоро родители потянутся караваном в родные дома, к своему немалому хозяйству, хрюкающему, гагакающему, мычащему. Наплававшиеся, загоревшие на солнце, уставшие за день от него и от воды, ребята, уже не вприпрыжку как утром, а степенно подались в поселок. Сколько энергии отняла река? Сколько радости общения, детской непосредственности, доброты, счастья бытия, восприятия действительности как таковой, унесли ее воды по течению?

Уже распростившись с друзьями и проследовав по улице дальше, к дому, который снимала его семья, Сергей издали заметил у ворот грузовик подпертый УАЗом командира воинской части, где служит отец. Десятка два соседей, женщин и мужчин, стояли вблизи калитки, тихо разговаривали, но не входили во двор. Сердце в груди екнуло, раненой птицей беспокойно запрыгало. Предчувствие беды накрыло с головой.

«Что там случилось?»

Ноги сами, казалось без его участия, понесли вперед. Заметившие его соседи примолкли, расступившись дали пройти во двор. У самого порога дорогу перекрыл сосед, дядя Рудольф, окликнув парня:

— Сергей, ты это…, - и замолчал, недосказав предложения.

— Что случилось, дядя Руди?

Широкая, огромная лапа соседа, потянувшись, прижала Сережку к себе, заставив прекратить попытки трепыхатья.

— Анна, позови полковника. Скажи, пусть выйдет, сын капитана Хильченкова пришел! — Рудольф окликнул стоявшую столбом молодую девушку, смахнувшую платочком слезу с лица.

— Да, папа.

Чуть отпущенный от мощного корпуса Сережка, увидал как с приступок веранды, ему навстречу спускается целая делегация в погонах. Первым шел небольшого роста, но широкий в талии, командир части полковник Ивакин, по прозвищу «Колобок», за ним замполит, майор Карабут, из-за плеча которого проявлялась шклявистая и длинная фигура военного врача части, с незапамятных времен прозванного солдатами «Бледная Спирохета». Все трое имели помятый, несчастный и озабоченный вид, все трое пытались отвести взгляд от вопрошающих глаз пацана, только доктор мазнул липким, оценивающим взором по Сергею.

Видя, что появились официальные лица, Рудольф отпустил мальчишку, лишь осторожно придерживая его за плечо, контролируя его эмоции. Колобку все же пришлось встретиться с глазами ребенка. Нервно поморщив короткие рыжеватые усишки под носом-картофелиной, он принял надлежащий случаю вид, прокашляв першение в горле, произнес:

— Ты парень уже взрослый, Сергей. Видишь, в жизни бывает…. - перевел дух, настроился на официальный язык. — Сергей Викторович! Ваш отец, капитан Хильченков Виктор Павлович, пал смертью храбрых выполняя интернациональный долг в республике Афганистан. Представлен к награде, посмертно.

Словно оправдывая суконные слова, сказанные бледному как полотно мальцу, замполит потеснил плечом командира.

— Сережа, ты прости, что нас тогда не было с ним рядом. Но раз уж такое случилось, часть, товарищи твоего отца, мы все позаботимся о тебе. Даже не сомневайся в этом!

«Господи! Как переживет смерть отца мама?» — промелькнула мысль в детской голове, другие мысли побежали по серым клеточкам, и Сережка не сразу понял речи доктора, надтреснутым говором объяснявшему ему что-то.

— … слабое сердце, мы все знали…, вот и не смогла пережить утрату……помочь не могли….

Словно через вату слова доносились к мозгу. Часть из них терялась вместе со смыслом сказанного. Все внутри Сергея заледенело, обернулось застывшей смолой. Слез не было, только при шаге, сделанном к веранде, все тело повело, а в голове как будто кто-то выключил свет.

Просто темнота, просто благодать! Не надо ничего, ничего не надо! Необъяснимая сила выхватила его из небытия и потащила к свету, заставила перестать упираться и бороться с ней. Не хо-о-чу-у! Пусти-и-и! Сила без слов вытолкнула его на поверхность и отступила, предоставив самому решать свои проблемы.

Понял, что лежит на кушетке в гостиной, а вокруг него раздавались знакомые голоса. Не открывая глаз, прислушался к разговору находящихся в комнате людей.

— Он когда очнется? — адресованный доктору вопрос пропитался командными нотками.

— Ну, вы же сами все видели, товарищ полковник. Нашатырь не помог. Я уж думал, что у него как у матери, сердце слабое. С непрямым массажом побоялся. Пульс еле прощупывался, давление низкое, шестьдесят на ноль. Зрачки расширены. Я ему два куба кордиамина ввел, потом еще и кубик кофеина. Не волнуйтесь, скоро придет в себя.

— Ох, Вениамин Витальевич, ты посмотри, посмотри как он?

Сергей почувствовал, как на его руку наматывают повязку, потом услышал звук ручного насоса и руку сдавливают мягкие матерчатые тиски.

— Я же говорил, скоро придет в себя.

— Дальше-то, делать, что с ним будем? Теперь ни отца, ни матери, родни и то нет.

— Как так? — послышался шелковый голос замполита.

— Я личное дело смотрел. Нина, детдомовская. Виктор последний в роду, казак с Кубани.

— Последний перед нами лежит, — поправил командира замполит. — Нам с вами, Николай Иванович, скорей всего, этого последнего тоже в детдом пристроить придется. У нас в Советском Союзе такие заведения, лучшие в мире. Не дадут погибнуть.

— Ты такие речи особисту плети, ваш общий хлеб. Мне про это не говори. Ты своих детей в такое заведение отдашь?

— Ну, и что вы предлагаете?

— Пока не знаю. Распорядись, пусть цинковый гроб солдаты снова на ЗИЛок погрузят. Отвезешь в гарнизонный клуб. Нечего парня рядом с погибшим отцом на ночь оставлять. Никанорычу скажи, пускай в холодной у доктора Нину измерит, и гроб для нее сварганит. Завтра гарнизон простится с усопшими, захороним, вот тогда и подумаем.

— Понял, есть! Вы как всегда правы, Николай Иванович.

— Он приходит в себя, — оповестил доктор.

— Ну, ты как, Сергей?

Сережка исподлобья глянул вслед замполиту.

— Нормально, — сам же и не узнал своего охрипшего голоса.

— Ну-ну! Тут брат…. Тяжело. Хочешь, на ночь к соседям отведу. Они люди добрые.

— Не. Я дома. Спасибо вам, Николай Иваныч.

— Господи, да за что? За то, что батьку твоего в командировку послал? За то, что из нашей части он там не первый голову сложил? За это спасибо?

Сергей промолчал.

— В общем, так, не хочешь к соседям, оставайся здесь. Только я к тебе ночевать кого-то пришлю. Согласен?

— Угу.

Присланный Ивакиным солдат, давно спал, судя по нему, гоняли их в Советской Армии неслабо. Сам Сергей, после треволнений тяжелого для него дня, забылся между сном и явью. Просто спать в эту ночь он не мог. Полная луна, висевшая низко, своими лучами вползла в открытое настежь окно. После полуночи, в голубоватых лучах ночного светила, все предметы в комнате приобрели, какой-то неизвестный ранее объем. Послышались шаги в гостиной. Легкие, такие знакомые и родные. Так ходит мама.