— Почти всю свою зрелую жизнь проработала в районной больнице, — к тихому голосу Анны Ивановны прислушивались все собравшиеся в пещере. — Помню, что и русские и чеченцы жили дружно. Потом пришло смутное время, по станицам пошли гонения на русское население. Убивали, грабили, людей брали в заложники, требовали выкуп, выгоняли из своих домов. В девяносто четвертом, и я схоронила мужа, после чего успела переправить дочерей к родне в станицу Луганскую, слава Богу, это далеко от Чечни. Когда пришла война, решила уехать. Не получилось.

— Что так?

— Однажды в больницу ворвалась банда боевиков Ахмеда Ибрагимова. Пьяные бандиты прошлись по палатам, стреляя в односельчан-русских, своих не трогали. Убили главного врача Илью Соломоновича, уже старого человека. Раненых, Ибрагимов добивал сам, стрелял им в голову. Попыталась сбежать через окно в палате, но заметили. Трое молодых людей догнали, сбили с ног, повалили на землю, били ногами. Один из них ударил меня бутылкой по голове. Очнулась в лесу на куче листвы, вся в крови, в синяках и ссадинах. Все тело болело. Низ живота разрывался от боли. Это прошлой осенью было. Так попала в лагерь боевиков. Нас женщин там было шестеро. Вот они и рассказали, что после того как меня привезли, в бессознательном состоянии насиловали подряд два дня. Через это прошли все женщины. Грязные скоты. Нет у них ничего святого за душой!

Женщина всхлипнула от навеянных воспоминаний.

— Три раза меня перепродавали другим хозяевам. Вот так в горах под Шатоем и очутилась. Спасибо за то, что вытащил, — поблагодарила Сергея.

— Пока еще не вытащил.

— Ничего, во всяком случае, если и умру, то вольной! — Анна Ивановна с любовью погладила металл ствольной коробки «УЗИ» переданного ей Хильченковым.

— Да-а, — засопел гражданский, Исмаил Дохаев, представитель одной из народностей Дагестана, захваченный в рабство чеченскими боевиками. Ему пришлось не сладко в плену. Единоверцы, опьянев от безнаказанности, издевались над сорокалетним мужчиной. — Этих бешеных шакалов надо убивать, пока зараза не перекинулась на другие земли нашей Родины. Что творят гады? У них даже расценки на продажу людей отработаны. За гражданского — двадцать баранов, за солдата, та же цена, офицер, уже на сорок баранов тянет, офицер специальных подразделений, попавший в плен живым, оценивается, как между прочем и генерал, по стоимости двадцати быков.

От волнения у мужчины отчетливо проявлялся южный акцент в произносимых словах.

— Откуда такие сведения, Исмаил? — спросил Сергей.

— Мальчишки в селении трепались об этом. Так, что Сергей, если попадешься им живым, тебя по высшему разряду оценят.

— Я обычный срочник из мотострелкового полка. Ладно. Отдыхайте, завтра трудный день, а я пройдусь, проверю как там наши караульные.

Оба караульных, выставленных по разным сторонам тропы, на расстоянии, примерно метров за сто от пещеры, не спали. Несли службу. Один из них, как приметил раньше Сережка, худой, обросший рыжей нечесаной, грязной шевелюрой и бородой, со свежей гематомой в пол лица, отозвался из темноты:

— Что Серега, пришел узнать, как службу несу?

— Да.

— Смотрю, не узнал меня, дружище. Не-е, не узна-ал!

— Не понял. А, что, должен был?

— Да, в общем-то, нет. Времени много прошло. Я тебя и сам только по твоему ножу признал.

— Ты кто?

— Ах, майн либер фройнд. Их бин Рольф, ду бист киндер фройнд [6] . Ну, вспомнил?

— Ё ма ё! Рольф, ты?

— Да, я это!

Друзья детства обнялись, крепко стиснув друг друга в объятьях. Присели на камни, с трудом различая в ночи лица, при этом прислушиваясь к тишине ночи, заговорили, но теперь уже тихо и гораздо спокойнее, стараясь, чтобы их не было слышно постороннему.

— Как ты сюда загремел? Я ведь думал, что ты уехал в свой фатерлянд.

— Брось. Для меня Родина здесь. Наши многие, когда стало возможным уехать, покинули Россию. Это так. А я для себя решил, что все мое здесь. Не хочу уезжать в жирующую спокойную Европу, скучно там. Так, если только посмотреть, а навсегда, увольте. Не мое это.

— Зато здесь своего хлебнул полной ложкой.

— Это, как водится. Контуженного в Грозном захватили, суки! Я тогда вообще, не то, что двигаться, думать не мог. Вот и попался.

— Ну и как тебе кавказское гостеприимство?

— Зверье. Ихние старики хоть трезвенники, водку не пьют, а кто помоложе, только вспоминают своего Аллаха. Водяру жрут не хуже вас русских. Многие наркотой балуются. Обдолбятся, нас срочников, просто бьют, кормежки никакой нет. В толпу сгонят, поставят на колени перед нами нашего офицера, и принародно режут горло как барану. Требовали принять ислам и вступить в доблестные ряды защитников веры. Были такие, кто сломался, их повязывали кровью. Кто ушел в отказ, получили пополной. Я вот четвертый месяц, как раб. Серый, это народ беспредельщик, они, наверное, на генном уровне заражены убийством и грабежом. Здесь нужно выжечь всех под корень, уничтожить заразу!

Рольф в темноте, не видя глаз собеседника, от полноты накипевшего повысил голос, чуть ли не закричал. Сережка рукой сжал плечо друга.

— Тихо-тихо, дружище, — зашептал он. — Успокойся. Я тебя понимаю.

— Нет. Сейчас ты меня понять не можешь. Ты бы видел, что творят эти люди, даже их женщины и дети. Их место за колючей проволокой.

— Успокойся, завтра выйдем к нашим.

На перевале, когда по подсчетам Сергея до предгорья осталось пройти километров пятнадцать, с ходу нарвались на отряд боевиков. Сергей давно почувствовал их приближение, но чувствовал и то, что назад дороги нет — там тоже шли по их следу. Боевики находились в движении, а не сидели в засаде. Все, что было возможно сделать в такой ситуации, это открыть огонь на удачу, кто кого пересилит. Кинжальный огонь с обеих сторон, соответственно и потери в обоих отрядах. Разрывы гранат, стоны раненых, посеченных осколками, и мат, наш обычный русский мат по обе стороны противостояния. Хильченков, шедший в голове колонны, сориентировался быстрее других, спасибо деду, твердо вдолбил науку боя в кровь.

Необращая внимания на происходящее, вошел с врагом в ближний контакт. Вовремя сбросив снайперку под куст, ножом и саперной лопаткой, на узкой тропе, прикрываясь самими же врагами, стал кромсать тела и черепа борцов за независимость Ичкерии, уворачиваясь от направленного на него оружия, делая подкаты и уходя на нижний ярус боя. Все чему учили, все, что есть в приемах казачьего спаса, все пошло в дело на узком пятачке под скалой. Произошедшая в считанные минуты кровавая баня, своим результатом впечатлила врагов в задних рядах, и те дрогнули. Попятились и побежали, оставляя за собой кровавый след, своих погибших и раненых.

Недавним рабам показалось, что бой шел не меньше часа, на самом деле прошло не более трех минут. Кое-кто просто сбежал, решив прикрыться своими товарищами, припустив вверх по уже пройденной тропе, но те, кто остался, на адреналине отстреляли боеприпасы до последней железки в магазинах. Погиб Валерка, прикрыв собой Анну Ивановну, да и та лежала, привалившись к камню, мутными глазами смотрела на распластавшихся за укрытиями ребят, кровь выступила на ее губах, живот разворотили осколки гранаты.

«Не жилец» — отметил про себя подошедший Сергей.

Еще трое из отряда погибли в бою. Рольф прошелся в сторону, откуда пришел противник, хладнокровно штык-ножом добил раненых моджахедов.

— Смотрите, — громко закричал он, привлекая внимание остальных. — Здесь даже негры есть. Псы войны и здесь отметились!

— Собрать боеприпасы и продовольствие! — распорядился Серега. — Шевелитесь! Нам нужно быстрее уходить.

Пока остальные чистили упокоенного противника, присел на корточки перед раненой женщиной, поймал ее взгляд, зацепившийся за него.

— Вот так, Сереженька, знать не судьба мне выйти к своим, — промолвила раненая тихим голосом. — Ты когда отслужишь, прокатись до станицы Луганской. Найдешь там Ивана Стародуба, у него мои доченьки. Расскажи им, что мамка их умерла спокойно, не мучилась.